Презентация "Модернизм как литературно-художественное направление конца XIX – начала XX веков. Франция."

Модернизм как литературно-художественное направление конца XIX – начала XX веков. Франция. Презентацию подготовила учитель русского языка и литературы, зарубежной литературы. Надежда Петровна Шебеда

ПРИЗНАКИ МОДЕРНИЗМАМодернизм - общность новых литературно-художественных течений 20 в нереалистиеского напраления, вознкших как отрицание традиционных форм и эстетики прошлого. Возник в 60-70-х годах 19 в во Франции (Ш. Бодлер, П. Верлен А. Рембо и др.), затем распространился и в других странах. Бодлеровская традиция. Влияние музыки Вагнера на символизм (понятия «лейтмотив», «синтетическое искусство», «мотив томления»). Отказ от линейного восприятия времени. Время как психологическая творческая категория. Искусство как интуитивное видение мира, акт мифотворчества. Основной критерий художественности - оригинальность. Зарождение модернизма во французской литературе. {5 C22544 A-7 EE6-4342-B048-85 BDC9 FD1 C3 A}1. Создание новой художественной реальности, отличной от окружающей действительности, художественные эксперименты (литературная игра) с этой новой реальностью.2. Особое внимание к внутреннему миру личности, способной создавать “новые миры”.3. Предпочтение творческой интуиции в знании мира.4. Понимание литературы как высшего знания, способного проникнуть в глубины человеческого сознания и одухотворить мир.5. Погружение в глубины подсознания человеческой психики.6. Человек – это не «социальный тип», а «духовный симптом» эпохи.7. Смелые эксперименты в области формы, поэтики и языка.8. Взаимодействие искусства и философии, а также различных видов искусства.9. Миф-способ познания мира.10. Стремление к раскрытию «вечных» идей, способных преобразовать мир по законам красоты и искусства.

Шарль Бодлер (1821–1867) «Сплин»(Когда небесный свод, как низкий склеп, сжимает)(Стихотворение из сборника «Цветы Зла»)Когда небесный свод, как низкий склеп, сжимает. Мой дух стенающий и, мир обвив кольцом,На землю черный день угрюмо проливает. Суровый горизонт, нависнувший свинцом;Когда весь этот мир - одна тюрьма сырая,Где, словно нетопырь, во мгле чертя излом,Надежда носится, пугливо ударяя. В подгнивший потолок мятущимся крылом;Когда, как бы пруты решетки бесконечной,Свинцовые струи дождя туманят взор. И стаи пауков в жестокости беспечной. Ткут у меня в мозгу проклятый свой узор: Вдруг грянет зычный хор колоколов огромных,И страшен бешеный размах колоколов: То - сонмы грешных душ, погибших и бездомных,Возносят до небес неукротимый рев. Тогда без музыки, как траурные дроги,Безмолвно шествуют Надежды в вечный мрак,И призрак Ужаса, и царственный и строгий,Склонясь на череп мой, колеблет черный стяг. Перевод Эллиса

«Семь стариков»(Стихотворение из сборника «Цветы Зла»)Виктору Гюго. О город, где плывут кишащих снов потоки,Где сонмы призраков снуют при свете дня,Где тайны страшные везде текут, как соки. Каналов городских, пугая и дразня!Я шел в час утренний по улице унылой,Вкруг удлинял туман фасадов высоту,Как берега реки, возросшей с страшной силой: Как украшение, приличное шуту,Он грязно-желтой все закутал пеленою;Я брел, в беседу сам с собою погружен,Подобный павшему, усталому герою;И громыхал вдали мой мостовой фургон. Вдруг вырос предо мной старик, смешно одетый. В лохмотья желтые, как в клочья облаков,Простого нищего имея все приметы;Горело бешенство в огне его зрачков;Таким явился он неведо откуда. Со взором режущим, как инея игла,И борода его, как борода Иуды,Внизу рапирою заострена была. С ногами дряблыми прямым углом сходился. Его хребет; он был не сгорблен, а разбит;На палку опершись, он мимо волочился,Как зверь подшибленный или трехногий жид. Он, спотыкаясь, брел неверными шагами. И, ковыляя, грязь и мокрый снег месил,Ярясь на целый мир; казалось, сапогами. Он трупы сгнившие давил, что было сил. За ним - его двойник, с такой же желчью взгляда,С такой же палкою и сломанной спиной: Два странных призрака из общей бездны ада,Как будто близнецы, явились предо мной. Что за позорная и страшная атака?Какой игрой Судьбы я схвачен был в тот миг?Я до семи дочел душою, полной мрака: Семь раз проследовал нахмуренный старик. Ты улыбаешься над ужасом тревоги,Тебя сочувствие и трепет не томит;Но верь, все эти семь едва влачивших ноги,Семь гнусных призраков являли вечный вид!Упал бы замертво я, увидав восьмого,Чей взор насмешливый и облик были б те ж!Злой Феникс, канувший, чтоб вдруг возникнуть снова,Я стал к тебе спиной, о дьявольский кортеж!С душой, смятенною под властью раздвоенья,Как жалкий пьяница, от страха чуть дыша,Я поспешил домой; томили мозг виденья,Нелепой тайною смущалася душа. Мой потрясенный дух искал напрасно мели;Его, шутя, увлек свирепый ураган,Как ветхую ладью, кружа в пылу похмелий,И бросил, изломав, в безбрежный океан. Перевод Эллиса

Шарль Бодлер, поэт, чьей судьбой стало самомучительство: "Пощечина я и щека, / И рана, и удар булатом, / Рука, раздробленная катом, / И я же -- катова рука!" (Пер. И. Лихачева). Все творчество Бодлера выросло из кричащего столкновения между его "обнаженным сердцем", до беззащитности чувствительной душой, жаждавшей ощутить "сладостный вкус собственного существования" (Сартр), и беспощадно ясным умом, который превратил эту душу, знавшую о своей нечистоте и добровольно требовавшую пытки, в объект бесконечных аналитических истязаний. Его поэзия - это поэзия контрастов и оксюморонов: неподдельное переживание отливается здесь в подчеркнуто отделанные, классические формы, волны чувственности бушуют в гранитных берегах беспощадной логики, искренняя нежность соседствует с едкой язвительностью, а благородная простота стиля взрывается разнузданными фантазмами и дерзкими кощунствами. Мечущийся между "восторгом жизни" и "ужасом" перед ней, влачащийся во прахе и тоскующий по идеалу, Бодлер как нельзя лучше воплощает феномен, названный Гегелем "несчастным сознанием", т.е. сознанием, разорванным и оттого пребывающим в состоянии "бесконечной тоски". Бодлер, плохо "разбиравшийся в женщинах, склонен был либо незаслуженно презирать их, либо столь же незаслуженно обожествлять.

Новизна была продиктована не только временем, но и местом: в стихах символистов впервые в полный голос заявляет о себе современный город — мегаполис. На это проницательно указал замечательный русский поэт, переводчик французской поэзии И. Анненский: “Символизм в поэзии — дитя города. <…> Символам просторно играть среди прямых каменных линий, в шуме улиц, в волшебстве газовых фонарей и лунных декораций”. “Первым поэтом города” назвал он Шарля Бодлера, предшественника и учителя символистов. В кипящем котле города вещи не могут более оставаться на своих привычных местах; несоединимое здесь — соединяется, противоположности — сливаются в единстве оксюморона: “красота ужаса”, “величье низкое, божественная грязь”. Но именно парижская толпа вызывает у поэта высокое поэтическое вдохновение. Он, по его собственным словам, грязь города обращает в золото, торжественно воспевая всё то, от чего прежняя культура с отвращением отворачивалась: нищету, разврат, болезнь и разложение. Он ищет таинственную красоту в безобразном. Поэт — потому и принимает на себя грехи и муки городского ада, что только такой ценой он может читать тайные послания, зашифрованные в дебрях Парижа. Драматизм поэзии Бодлера возникает оттого, что он ощущает себя отнюдь не только плотским, "соматическим" человеком, но и человеком духовным, "пневматическим". Наряду с "животной личностью" в нем живет "прекрасная душа", ведающая обо всех помыслах этой личности, неотступно следящая за ней и беспощадно ее казнящая, -- душа, устремленная к Богу. Все дело лишь в том, что бодлеровский Бог -- это "одинокое", "страшное и недоступное" существо, которому, "чтобы всевластвовать, даже нет надобности существовать"; он отделен от мира пропастью трансцендентности и потому всякое приближение к нему равносильно удалению от этого мира и способно лишь бесконечно усиливать "ужас жизни", так что исходной посылкой и нервом бодлеровского творчества оказывается напряженный дуализм добра и зла, духа и плоти. Бога и Сатаны. Силовая линия, проходящая сквозь "Цветы Зла", ведет не от "сплина" к "идеалу", а, наоборот, от "идеала" к "сплину", от Бога -- к Сатане. Однако для Бодлера это движение принципиально обратимо. С его точки зрения, Сатане отнюдь не принадлежит последнее слово. Но вместе с тем оно не принадлежит и Богу. Вся суть именно в том, что в мире, который создал для себя Бодлер, такого -- последнего -- слова попросту не существует.

Поль Верлен (1844–1896), Артюр Рембо (1854–1891)

ПОЛЬ ВЕРЛЕНСимволизм и Верлен. Лозунги «музыкальности» стиха, выступление против ясности и рациональности. Значение интуиции. Теория символа. Пессимизм и идеализм мировосприятия. Роль пейзажа. Двоемирие как основа поэтики Верлена. Тема заката, гибели, смерти и ее философская основа. Неприятие враждебного окружающего мира, уход в мир интимных, личных переживаний. Из книги «Сатурнические поэмы» (юношеский сборник поэта, издан в 1866 году)Цикл «Грустные пейзажи»ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ Долгие пени Скрипки осенней Зов неотвязный, Сердце мне ранят, Думы туманят, Однообразно. Сплю, холодею, Вздрогнув, бледнею С боем полночи. Вспомнится что-то. Все без отчета Выплачут очи. Выйду я в поле. Ветер на воле Мечется, смелый. Схватит он, бросит, Словно уносит Лист пожелтелый. Перевод В. Брюсова. Из книги «Добрая песенка» (издана в 1870 году) x x x. Песня, улетай скорее, Встреть ее и молви ей, Что, горя все веселее В сердце верном, рой лучей Топит в райском озаренье Всякую ночную тень: Недоверье, страх, сомненье - И восходит ясный день! Долго робкая, немая, Слышишь? В небе радость вновь, Словно птичка полевая, Распевает про любовь. Ты скажи в краю далеком, Песнь наивная моя, - Встречу лаской, не упреком, Возвратившуюся я. Перевод Ф. К. Сологуба. Из книги «Романсы без слов» (издана в 1874 году)Цикл «Акварели»Сплин. Алеют слишком эти розы,И эти хмели так черны. О дорогая, мне угрозы. В твоих движениях видны. Прозрачность волн, и воздух сладкий,И слишком нежная лазурь. Мне страшно ждать за лаской краткой. Разлуки и жестоких бурь. И остролист, как лоск эмали,И букса слишком яркий куст,И нивы беспредельной дали —Все скучно, кроме ваших уст. Перевод Ф. Сологуба

Из книги «Далёкое и близкое» (издана в 1884 году)Искусство поэзии За музыкою только дело. Итак, не размеряй пути. Почти бесплотность предпочти. Всему, что слишком плоть и тело. Не церемонься с языком. И торной не ходи дорожкой. Всех лучше песни, где немножко. И точность точно под хмельком. Так смотрят из-за покрывала,Так зыблет полдни южный зной. Так осень небосвод ночной. Вызвезживает как попало. Всего милее полутон. Не полный тон, но лишь полтона. Лишь он венчает по закону. Мечту с мечтою, альт, басон. Нет ничего острот коварней. И смеха ради шутовства: Слезами плачет синева. От чесноку такой поварни. Хребет риторике сверни. О, если б в бунте против правил. Ты рифмам совести прибавил!Не ты, — куда зайдут они?Кто смерит вред от их подрыва?Какой глухой или дикарь. Всучил нам побрякушек ларь. И весь их пустозвон фальшивый?Так музыки же вновь и вновь. Пускай в твоём стихе с разгону. Блеснут в дали преображённой. Другое небо и любовь. Пускай он выболтает сдуру. Всё, что впотьмах, чудотворя,Наворожит ему заря... Все прочее — литература. Перевод Б. Пастернака

Опираясь на религиозное понимание символа как земного знака небесных истин, символисты пытались “передать на сокровенном языке намёков и внушения нечто невыразимое” (С. Аверинцев). По завету Бодлера, сформулированному в его знаменитом стихотворении «Соответствия». Символисты стремились искать в словах и вещах прежде всего подобия, знаки чего-то иного. Зов тайного смысла, указывающего на “изначальную связь всего со всем”, чудился им в звуках языка, в его музыке. В эпоху символизма поэзия бредила музыкой, стремилась к слиянию с ней. Самым музыкальным из всех поэтов эпохи считался Поль Верлен, которому удалось “открыть новые пути в поэзии” (В. Брюсов) — пути сближения музыки и стиха. Французский читатель XIX века, приученный к строгой ритмической симметрии — цезуре только в середине стиха, не мог не услышать в строках Верлена новаторских диссонансов и не отметить дерзости асимметричной цезуры, делящий стих на две неравные части. Так Верлен не просто утверждает необходимость “нечёткого ритма”, но и подтверждает свою идею самим стихом. По словам Б. Пастернака, Поль Верлен “великолепно знал, что ему надо и чего недостаёт французской поэзии для передачи <…> нового вихря в душе и в городе <…> И <…>, разложив ощущенье до желаемой границы и приведя мысли в высшую ясность, он давал языку, на котором писал, ту беспредельную свободу, которая и была его открытием в лирике”. Именно Поль Верлен ввел в литературный обиход выражение "проклятые поэты". К “проклятым” с полным основанием он относил и себя. Роковой в жизни Верлена стала встреча с семнадцатилетним поэтом-бунтарём Артюром Рембо. Артюр Рембо является настоящим революционером в области французской поэзии: его слог и принципы стихосложения идуд вразрез с традиционными практиками французских авторов. Он придерживался мнения, что уничтожение устоявшихся концептов приводит к рождению новой, невероятной реальности, поэт есть творец, приравненный к Богу, он обладает знанием о смысле существования. Наряду с Верленом и Малларме Рембо составляет "святую троицу" французского символизма. Индивидуальный стиль Артюра Рембо характеризуется взаимодействием различных оттенков смысла, что обуславливает свободу ассоциаций и позволяет передать широчайшую гамму чувств и ощущений. Из всего многообразия используемых поэтом языковых средств особо выделяется метафора, которая накладывает отпечаток на лирику Рембо, способствуя созданию цельного художественного образа и отображению картины мира поэта.

«Гласные» (1871 г.) А - черно, бело - Е, У - зелено, О - сине,И - красно… Я хочу открыть рождение гласных. А - траурный корсет под стаей мух ужасных,Роящихся вокруг как в падали иль в тине,Мир мрака; Е - покой тумана над пустыней,Дрожание цветов, взлет ледников опасных. И - пурпур, сгустком кровь, улыбка губ прекрасных. В их ярости иль в их безумье пред святыней. У - дивные круги морей зеленоватых,Луг, пестрый от зверья, покой морщин, измятых. Алхимией на лбах задумчивых людей. О - звона медного глухое окончанье,Кометой, ангелом пронзенное молчанье,Омега, луч Ее сиреневых очей. Перевод Н. С. Гумилева АРТЮР РЕМБООтправной точкой для стихотворения «Гласные» послужили стихи Ш. Бодлера «Соответствия», где автор в романтическом духе пишет о богатстве образов, которые рождаются при взгляде на природу.

ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬЯ плыл вдоль скучных рек, забывши о штурвале: Хозяева мои попали в плен гурьбой –Раздев их и распяв, индейцы ликовали,Занявшись яростной, прицельною стрельбой. Да что матросы, – мне без проку и без толку. Фламандское зерно, английский коленкор. Едва на отмели закончили поколку,Я был теченьями отпущен на простор. Бездумный, как дитя, – в ревущую моряну. Я прошлою зимой рванул – и был таков: Так полуострова дрейфуют к океану. От торжествующих земных кавардаков. О, были неспроста шторма со мной любезны!Как пробка лёгкая, плясал я десять дней. Над гекатомбою беснующейся бездны,Забыв о глупости береговых огней. Как сорванный дичок ребенку в детстве, сладок. Волны зелёный вал – скорлупке корабля, –С меня блевоту смой и синих вин осадок,Без якоря оставь меня и без руля!И стал купаться я в светящемся настое,В поэзии волны, – я жрал, упрям и груб,Зелёную лазурь, где, как бревно сплавное,Задумчиво плывёт скитающийся труп. Где, синеву бурлить внезапно приневоля,В бреду и ритме дня сменяются цвета –Мощнее ваших арф, всесильней алкоголя. Бродилища любви рыжеет горькота. Я ведал небеса в разрывах грозных пятен,Тайфун, и водоверть, и молнии разбег,Зарю, взметённую, как стаи с голубятен,И то, что никому не явлено вовек. На солнца алый диск, грузнеющий, но пылкий,Текла лиловая, мистическая ржа,И вечные валы топорщили закрылки,Как мимы древние, от ужаса дрожа. В снегах и зелени ночных видений сложных. Я вымечтал глаза, лобзавшие волну,Круговращение субстанций невозможных,Поющих фосфоров то синь, то желтизну. Я много дней следил – и море мне открыло,Как волн безумный хлев на скалы щерит пасть, –Мне не сказал никто, что Океаньи рыла. К Марииным стопам должны покорно пасть. Я, видите ли, мчал к незнаемым Флоридам,Где рысь, как человек, ярит среди цветов. Зрачки, – где радуги летят, подобны видом. Натянутым вожжам для водяных гуртов. В болотных зарослях, меж тростниковых вершей,Я видел, как в тиши погоды штилевой. Всей тушею гниёт Левиафан умерший,А дали рушатся в чудовищный сувой. И льды, и жемчуг волн; закат, подобный крови;Затоны мерзкие, где берега круты. И где констрикторы, обглоданы клоповьей. Ордой, летят с дерев, смердя до черноты. Я последить бы дал детишкам за макрелью. И рыбкой золотой, поющей в глубине;Цветущая волна была мне колыбелью,А невозможный ветр сулил воскрылья мне. С болтанкой бортовой сливались отголоски. Морей, от тропиков простёртых к полюсам;Цветок, взойдя из волн, ко мне тянул присоски,И на колени я по-женски падал сам... Почти что остров, я изгажен был поклажей. Базара птичьего, делящего жратву, –И раком проползал среди подгнивших тяжей. Утопленник во мне поспать, пока плыву. И вот – я пьян водой, я, отданный просторам,Где даже птиц лишён зияющий эфир, –Каркас разбитый мой без пользы мониторам,И не возьмут меня ганзейцы на буксир. Я, вздымленный в туман, в лиловые завесы,Пробивший небосвод краснокирпичный, чьи. Парнасские для всех видны деликатесы –Сопля голубизны и солнца лишаи;Доска безумная, – светясь, как, скат глубинный,Эскорт морских коньков влекущий за собой,Я мчал, – пока Июль тяжёлою дубиной. Воронки прошибал во сфере голубой. За тридцать миль морских я слышал рёв Мальстрима,И гонный Бегемот ничтожил тишину, –Я, ткальщик синевы, безбрежной, недвижимой,Скорблю, когда причал Европы вспомяну!Меж звёздных островов блуждал я, дикий странник. В безумии Небес тропу определив, –Не в этой ли ночи ты спишь, самоизгнанник,Средь златопёрых птиц, Грядущих Сил прилив?Но – я исплакался! Невыносимы зори,Мне солнце шлет тоску, луна сулит беду;Острейшая любовь нещадно множит горе. Ломайся, ветхий киль, – и я ко дну пойду. Европу вижу я лишь лужей захолустной,Где отражаются под вечер облака. И над которою стоит ребёнок грустный,Пуская лодочку, что хрупче мотылька. Нет силы у меня, в морях вкусив азарта,Скитаться и купцам собой являть укор, –И больше не могу смотреть на спесь штандарта,И не хочу встречать понтона жуткий взор!Перевод с французского Е. Витковского

Поэма «Le bateau ivre» («Пьяный корабль») представляет собой рассказ о морском путешествии от лица корабля, переживающего многочисленные испытания. Это путешествие символизирует бесконечные поэтические поиски самого Рембо благодаря постоянной игре метафор между поэтом и кораблем, между поэзией и морем. Море (океан) воплощает могущественный живой организм. Буря благословила мои морские порывы. Контакт с океаном – метафоризированный танец, эйфория, новообретенная свобода, граничащая с беспечностью перед морской бездной. Персонифицируя море, Рембо также отмечает, что, как любому живому персонажу, ему не чужды страдания. Особенное место в произведении занимает описание природных явлений, морских тварей и пейзажей. Исходя из данной таблицы, можно сделать вывод, что самыми основной субсферой для образования метафор в поэме «Пьяный корабль» служит «природа», что значительно оживляет повествование и помогает автору наиболее полно и ярко выразить идею произведения.

Исходя из данной таблицы, можно сделать вывод, что самыми основной субсферой для образования метафор в поэме «Le bateau ivre» служит «природа», что значительно оживляет повествование и помогает автору наиболее полно и ярко выразить идею произведения.

Метод Сопоставительный анализ при изучении лирики связан с пониманием формирования мировоззрения автора, отношения к нравственным ценностям, искусству, гражданской позиции. Это темы свободы, родины, любви, поэта и поэзии в творчестве разных авторов. Это “сквозные” мотивы и образы в поэзии: море, родная земля, природа, возлюбленная, пророк, вдохновение. Как и «Цветы зла» Бодлера, стихи Верлена ведут читателя по городским улицам, отмеченным тем же контрастом ада и рая. Но по-другому звучит голос лирического героя, по-другому ему откликается город. Бодлер об уличном хаосе говорит стройными, чеканными стихами, гармоничным языком законченных формул и симметрических антитез. У Верлена — классические стиховые размеры начинают диссонировать, логические связи уступают место ассоциативным, образы затуманиваются, сливаются друг с другом. Бодлер завораживает гротескной, страшной зримостью своих поэтических зарисовок, Верлен — звучанием стиха. Сравним, как эти поэты пишут на одну тему — о дождливом городе и состоянии тоски, сплина. У обоих авторов есть стихотворения «Сплин». Верлен стремится с помощью слов освободиться от словесного, словарного плена. Но как? Поэт сознательно выбирает самые привычные, “стёршиеся” понятия — чтобы читатель меньше вдумывался в слова, но больше вслушивался. Если стихи Бодлера говорят о музыке, то стихи Верлена сами стремятся стать музыкой. В музыке стиха внешнее (дождь) и внутреннее (плач сердца) сливаются, становятся неразличимыми. Так ощущение мировой тоски вызывается не логикой и образным строем стихотворения, а самим его звучанием.

Декадент от фр. decadence от лат. decadentia — упадок. Выражает ощущение исчерпанности, усталости, старения культуры. Рубеж веков для декадента — это прежде всего “конец века”, кризис старого мира, вызывающий чувство растерянности и тревоги. Импрессионизм  от фр. impressionisme, от impression – впечатление. Метаязык — это любой естественный или искусственный язык (язык «второго уровня»), на котором описывается другой язык (язык «первого уровня»). Метафора ( от греч. μεταφορά «перенос») - это слово или выражение, употребляемое в переносном значении. В основе метафоры лежит сравнение предмета или явления с другим предметом и явлением на основании их общего признака. Слово, которое подменяет метафора, при этом не называется напрямую. Символизм от фр. symbolisme от греч. symbolon — знак, опознавательная примета. СУГГЕСТИ́ВНОСТЬ (англ. suggestive – на­во­дя­щий на раз­мыш­ле­ния, от лат. suggestio – на­мёк, вну­ше­ние) в ли­те­ра­ту­ре, воз­дей­ст­вие на во­об­ра­же­ние, эмо­ции, под­соз­на­ние чи­та­те­ля по­сред­ст­вом те­ма­тических, об­раз­ных, рит­мических, зву­ко­вых ас­со­циа­ций. Фрейм от англ. «рамка» может мыслиться как иерархическая структура, состоящая из вершинных уровней (представляющих так называемое ядро фрейма) и нижних уровней – слотов (от англ slot "паз", "отверстие"). Цезу́ра (лат. caesura «рубка, срубание»; др.-греч. τομή «рассечение, отсечение, отрубание»):ритмическая пауза в стихе, разделяющая стих на некоторое количество частей;граница смысловых частей картины, обозначенная композицией или контрастом цветов, светотеней. Литературоведческий словарь

Исследование поэзий Шарля Бодлера, Поля Верлена, Артюра Рембо (по личному выбору). В работе рекомендуется использовать методы сопоставительный анализ, сравнение. Выполните письменное задание:

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ И ИСТОЧНИКОВ:1. http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/bodler.html2. Косиков Г. К. Шарль Бодлер между "восторгом жизни" и "ужасом жизни" //Бодлер Ш. Цветы зла. Стихотворения в прозе. Дневники. Жан-Поль Сартр. Бодлер / Составление, вступит. статья и коммент. Г. К. Косикова. — М.: Высшая школа, 1993. — С. 5-40.3. Михаил СВЕРДЛОВ Статья «Символизм: Бодлер и Верлен»,№ 03/2005 газеты "Литература" ИД "Первое сентября"4. http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/verlen.html5. http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/rembo10.html6. Бенедикт Константинович Лившиц, От романтиков до сюрреалистов, Л., [1934];7. Николай Иванович Балашов, Рембо, в книге: История французской литературы, том 3, М., 19598. Учебного пособия «Практические занятия по зарубежной литературе» (Под ред. проф. Н. П. Михальской и проф Б. И. Пуришева). - М., 1981.9. Цезура // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А. Н. Николюкина. — Институт научной информации по общественным наукам РАН: Интелвак, 2001. — Стб. 1181 — 1596 с. — ISBN 5-93264-026-Х.10. Ф. Б. Бешукова ИСТОРИЯ ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ КОНЦА XIX – НАЧАЛА ХХ ВЕКА11. Учебник «Зарубежная литература-10 класс», с. 166- с.170, с. 203- с. 20412. Фреймы и слоты https://tsvetkov.ru/materials/gnom/594/

Благодарим за внимание!

Берегите себя и своих близких!Успехов вам!