Матеріли до вивчення твору М. Аромштам "Коли відпочивають янголи"

Можливий варіант початку вивчення твору «Коли відпочивають янголи» (ідея запозичена у А.-М. Богосвятської)

Умова: непрочитаний твір

Учитель читає два уривки (один – із розповіді Аліни, другий – із щоденника Марсем) без зазначення автора, жанру та назви, навіть не повідомляючи. Що уривки взято з одного твору.

Завдання:оцінити за 10-тибальною шкалою (наскільки хочеться читати далі) кожний уривок окремо, спробувати вгадати жанр, країну, стать автора  (авторів), кому призначено : дорослим чи дітям, якщо дітям. То якій віковій категорії.

Аналіз уривків (бесіда за прочитаним на виявлення первісного сприйняття тексту).

Підсумок: повернутися до питань, які обговорювалися на початку уроку, дати правильні відповіді.

• Як ви думаєте, один автор написав ті тексти, що ми їх читали та аналізували?
• .Яке відношення ці два уривки мають один до одного?

 

Уривок 1-й (за бажанням вчителя уривок можна скоротити або обрати інший )

1

Все могло сложиться по-другому, если бы у меня был папа. Тогда мама могла бы с ним посоветоваться. Посоветовалась и не отдала бы меня учиться к Татьяне Владимировне. Татьяна Владимировна не сказала бы: «Встать! Руки за голову!» Дедушка не пришел бы в ужас и не стал бы настаивать на моем переводе в другую школу. И я не попала бы в класс к Марсём. Это Марсём рассказала нам об ангелах — о том, что они должны отдыхать. С тех пор прошло много лет. Но когда со мной что-нибудь случается — плохое или хорошее, — я об этом вспоминаю.

А если бы у меня был папа, я никогда бы об ангелах не узнала. Поэтому неизвестно, хорошо это или плохо, что его тогда не было.

Конечно, я знала: так не бывает, чтобы папы вообще не существовало. Где-нибудь — во времени или в пространстве — он обязательно есть. Должен быть. Хотя бы на Луне. Мой папа, например, жил в далекой, прекрасной Франции, на родине шампанского, великих революций и гениальных художников. Это немного ближе, чем на Луне. Но, с точки зрения практической жизни, родина художников от Луны ничем не отличается. Поэтому Наташка и пыталась меня убедить, что всякие там папы — просто рудименты и атавизмы.

Слова «рудименты и атавизмы» Наташка произносила громко и отчетливо и не уставала объяснять их значение. Рудименты и атавизмы — это органы. Они требовались человеку, когда он был животным. А потом, в ходе эволюции, человек этими органами пользоваться перестал, и они за ненадобностью стали исчезать. Не сразу, конечно, а постепенно. Сначала ненужные органы становились очень маленькими, а потом и вовсе рассасывались. Чтобы ненужные органы исчезли, должно пройти много времени — иногда миллион лет. Но некоторым органам этого мало. Вот хвост у людей рассосался, и от него осталось две-три косточки — не больше. Это почти незаметно. А аппендикс и гланды не рассосались. Пользы от них никакой, зато неприятностей они доставляют порядочно. Поэтому их вырезают. Не всем, конечно: это же больно. Но жить без аппендикса и гланд можно. Даже очень хорошо без них жить, потому что они — рудименты и атавизмы. Наташка с жестким удовольствием заносила в этот ряд еще и пап, хотя, на мой взгляд, их нельзя было без оговорок приравнивать к аппендиксу. Но она изо всех сил пыталась донести до моего сознания суть последних научных достижений: дети появляются на свет вовсе не по причине наличия папы, а из-за того, что сперматозоид сливается с яйцеклеткой. Раньше, может быть, папа и был необходим. Но только в те времена, когда люди были совсем дикими. А теперь все изменилось. Не понимают таких простых вещей только хулиганы и какие-нибудь отсталые люди, которые и зубы-то чистят пальцем. Из рассказов Наташки получалось, будто яйцеклетки и сперматозоиды — автономные существа, перемещающиеся в пространстве загадочным образом. Наташка не не опускалась до уточнения мелких деталей и в подтверждение своих слов ссылалась на авторитетный источник — детскую энциклопедию под названием «Откуда я появился?». Она открывала ее то на одной, то на другой странице и с видом человека, собаку съевшего в вопросах размножения, тыкала пальцем в рисунки. На одной картинке был нарисован большой ромбик с желтым шариком и белыми мешочками внутри, а вокруг — кружочки с хвостиками, похожие на головастиков. Под картинкой было написано: «Сперматозоиды вокруг яйцеклетки». На другой картинке один головастик прорывал контур ромбика, так что снаружи болтался только его хвостик. А на третьей вместо одного ромбика были нарисованы два, плотно прижатых друг к другу, и стояла подпись: «Клетка начинает делиться».

«Ну что? Видишь?» — торжествовала Наташка. По ее словам получалось, что главное — вовремя отловить этих головастиков и поместить в надежное место, в пробирку. А потом можно распоряжаться ими по своему усмотрению. И не нужно никаких пап.

 

 

 

 

 

 

 

 

 Никаких дурацких свадеб, которые пожирают огромные деньги, никакой стирки вонючих носков, всех этих ужасных и унизительных усилий, которые все равно кончаются разводом. А что такое развод для ребенка? Это как рана. Будто тебе вдруг взяли да что-нибудь отрезали. Пусть даже и какой-нибудь рудимент.

Тут я ничего не могла возразить. Наташке было виднее: ее родители в это время разводились. В результате она совсем перестала делать уроки и испытывала терпение Марсём, сочиняя истории про кота, писающего на тетрадки, про свое активное участие в дорожных происшествиях и про страшную занятость по выходным в связи с поездками к таинственной тете — источнику знаний про рудименты и атавизмы. На самом деле она часами сидела на диване, разглядывала энциклопедию и строила планы по поводу выведения собственных детей в пробирках с помощью последних достижений научного прогресса. Она хотела двух девочек и одного мальчика.

   Желая обрести во мне единомышленника, Наташка прибегала еще к одному аргументу: клеточный подход к проблеме избавлял от риска влюбиться без взаимности. Благодаря автономному существованию сперматозоидов и яйцеклеток, отсутствие взаимности никак не отражалось на возможности завести детей и жить счастливой семейной жизнью. Не то чтобы подобная перспектива очень меня радовала, но я тогда была влюблена в Егора и нуждалась в каком-нибудь утешении.

Правда, утешение это было слабым. Другое дело, если бы у меня был папа (пусть даже это и рудимент!), с которым я могла бы ходить за руку — туда, где делаются настоящие мужские дела. И там мы бы случайно встретили Егора с его папой, и наши папы подружились бы. Они бы по-мужски жали друг другу руки и что-нибудь делали вместе. А мы бы с Егором им помогали. И тоже сильно подружились. Стали бы как брат и сестра. И тогда Егор часто приходил бы ко мне в гости, и танцевал бы со мной на уроках хореографии. Он был бы всегда рядом. Почти всегда. А случись что-нибудь, он бы меня защитил. Или спас. Ведь он такой умный, такой сильный и хороший! И все девчонки умерли бы от зависти. А я бы не загордилась, нет. Ну, да! Вот я, а вот Егор. И мы всегда вместе. Что в этом такого особенного?

Но у меня не было папы, который мог обеспечить мне такую счастливую жизнь. Он жил на родине шампанского, во Франции. А это почти как на Луне. Иногда, мечтая о дружбе с Егором, я представляла, как папа в выходной день сидит в ресторане на самом высоком этаже Эйфелевой башни, с бокалом этого самого шампанского, а перед ним, как на ладони, весь город. И он думает: «Как там моя девочка, моя дочь? Надо бы пригласить ее в гости, вместе с другом Егором, — показать им Париж с высоты птичьего полета».

Но мой папа, скорее всего, ничего такого не думал. Как объясняла мама, он вообще ни о чем не мог думать, кроме своих задач. Он был математиком. К слову «математик» прибавлялось еще определение — «сумасшедший». Или «гениальный». Выбор определения зависел от маминого настроения. У моего папы была не очень понятная работа — решать задачи. В школе на уроках мы решали задачи. Можно было решать задачу минут десять или пятнадцать. Иногда (очень-очень редко) задача совсем не решалась. Это означало: нужно у кого-нибудь спросить, что требуется делать. А потом потренироваться, чтобы в следующий раз справиться. Но решать задачи, которые до тебя никто не решал? Специально для этого приходить на работу?

Мама говорила, некоторые сложные задачи папа решал месяцами. А на одну ушел целый год — тот самый год, когда я должна была родиться. Далекой и прекрасной Франции для решения задачи требовался хороший математик. И мой папа вызвался быть этим математиком. К тому же папе нравилась Франция и все, что с ней связано. Поэтому из роддома нас с мамой забирал дедушка.

Дедушка надел белую рубашку — ту, в которой он когда-то ходил с бабушкой в театр, — побрызгал себя своей любимой туалетной водой и приехал за нами на машине. На медсестру, выдававшую детей, дедушка произвел самое приятное впечатление — таким веселым и молодым он выглядел. Медсестра с удовольствием приняла от него коробку конфет и вручила ему сверток с кружевными оборками, внутри которого была я. Малышке (то есть мне) повезло, сказала медсестра. И моей маме тоже. Не то что некоторым! За некоторыми вообще никто не приезжает. «А как же они?» — испугалась за них мама. — «Да никак. Так и идут. Или такси какое поймают!» Мама вздохнула, и мы поехали домой.

2

Французская задача, за которую взялся мой папа, не имела решения. Но в далекой Франции от этого не расстроились. В математике это допустимо — чтобы не было решения. Папе тут же дали решать другую задачу, и он так и не вернулся. Поэтому мы жили втроем: я, мама и дедушка. Мама тоже решала задачи. Не такие, как папа, а другие. Те, что «ставила перед ней жизнь». И решения к этим задачам обязательно должны были находиться. Как, например, решение с моим поступлением в первый класс.

Как я уже говорила, маме не с кем было посоветоваться — с кем-нибудь близким и дорогим. Обычно она советовалась с дедушкой, но дедушка в это время был в командировке. И мама посоветовалась с тетей Валей из соседнего подъезда. Вообще-то мама не собиралась с ней советоваться. Это получилось случайно. Тетя Валя встретилась с мамой в магазине и спросила, записали меня уже в школу или нет. Мама сказала: пока нет. Они с дедушкой еще не решили, куда меня отдать. Они хотели бы найти для меня какую-нибудь хорошую учительницу. «Что значит — „хорошую“?» — тетя Валя потребовала от мамы объяснений, и мама растерялась.

Это не значит, будто она не знала. Она знала, ведь они с дедушкой много про это говорили. В таких разговорах дедушка всегда ссылался на бабушку. Бабушку я никогда не видела, она умерла еще до моего рождения. Но, по словам дедушки, моя бабушка была очень мудрым человеком. Не просто мудрым, а по-своему великим. И спорить с ее представлениями о жизни — дедушка показывал это всем своим видом — было бы просто нелепым. Особенно теперь, когда она умерла.

А бабушка считала: самое ценное в человеке — его внутренний стержень. Стержень — ось человеческой личности, как позвоночник — ось тела. Его нельзя увидеть или пощупать. Но отсутствие стержня в человеке сразу ощущается.

И если этот стержень был, а потом сломался, весь человек изнутри распадается на куски. С виду вроде бы ничего не изменилось, а на самом деле — сплошной человеческий лом.

Учительница должна бережно относиться к детским стержням, думали бабушка и дедушка. Только как это определить? Вот приходишь ты в школу. Там сидит какая-нибудь женщина и записывает детей в первый класс. Ты же не можешь прямо ее спросить: «Скажите, вы разбираетесь во внутренних стержнях?» Бабушка это понимала. И дедушка понимал. И он много раз рассказывал, как нашли учительницу для моей мамы.

Однажды в апреле, незадолго до того, как маме исполнилось семь лет, бабушка с дедушкой проходили через парк. Стояла прекрасная погода, в парке было полно людей. Весеннее солнышко выманило на улицу даже учительниц со школьниками. Учительницы стояли кучкой и беседовали, лениво отзываясь на редкие жалобы кишащих вокруг детей. А одна учительница была далеко от этой кучки — там, где дети прыгали через ручей, вырвавшийся из-под снега. Ручей весело булькал, довольный, что с ним играют и что вместе с детьми через него скачет учительница.

А ведь можно было забрызгать одежду! Или промочить ноги! Бабушка посмотрела на прыгающую учительницу и как-то сразу догадалась: эта в стержнях разбирается. (На дедушкином лице отражались смешанные чувства — нежность и полное признание удивительной бабушкиной прозорливости.) Она потихоньку отозвала в сторону одну девочку и спросила, в каком классе эта учительница будет работать на следующий год. Выяснилось — в первом. Бабушка тут же пошла в школу и записала к ней маму. Потому что бабушка была мудрой женщиной и по-своему великим человеком.

Прыгающая учительница учила маму целых четыре года. Мама была отличницей. А теперь вот стала замечательным специалистом. Да еще растит такую дочку! Тут дедушка гладил меня по голове.

Но когда пришло время записывать в первый класс меня, воспользоваться бабушкиным способом не удалось. Снег в ту зиму растаял рано, и лужи быстро высохли. Дедушка досадовал, вспоминал бабушку и предлагал маме творчески подойти к поставленной задаче. А потом уехал в командировку, отложив решение вопроса до своего возвращения.

 

Объяснить все это тете Вале из соседнего подъезда мама, конечно, не могла. Поэтому она замялась и стала что-то бормотать про отношение к детям. Тетя Валя ответила сурово и категорично: «Глупости! Учительница должна давать крепкие знания. Вот что такое хорошая учительница! Потому что начальная школа — это фундамент».

Мама не стала уточнять, о каком фундаменте идет речь. Подразумевалось, будто это и так понятно. Упомянутый фундамент был таким же невидимым, как и стержень, и мама малодушно допустила, что фундамент в данный момент важнее. К тому же тетя Валя очень энергично на нее набросилась и стала убеждать, что они (мама и дедушка) зря тянут резину и что-то нелепое себе фантазируют. Ребенок должен идти в школу. Обязательно. Нечего терять год. Особенно, такому ребенку, как я. Этот ребенок тоже все время фантазирует. Она, тетя Валя, меня видела и знает, что говорит. Это фантазирование ни к чему хорошему не приведет. Человек весь изнутри истончается и становится что твое стекло. Чуть тронул — звенит, слегка заденешь — бьется. Так и получаются люди, не приспособленные к жизни. А надо загрублять. Кожу ребенку наращивать. Для этого школа и нужна. И для знаний. Чтобы фундамент был. На месте моей мамы тетя Валя прямо сейчас побежала бы и записала меня к Татьяне Владимировне. Если там еще есть место. На прошлой неделе тетя Валя записывала в школу своего Ванюшку, и мест уже не было. Слова о фундаменте и моей неприспособленности к жизни произвели на маму сильное впечатление. Так как успокоить ее было некому, она, вернувшись из магазина, сразу пошла к Татьяне Владимировне, и та записала меня к себе в класс. Двадцать седьмой по списку, хотя разрешалось записывать только двадцать пять человек. Татьяна Владимировна пошла маме навстречу. Узнала, что у дедушки своя фирма, что он может помочь с ремонтом класса, — и записала. Только поэтому. И мама обрадовалась, что задача решена.

Как оказалось, она ошиблась.

 

Питання для обговорення

• Розповіді про які події можна очікувати після такої фрази: «Все могло сложиться по-другому, если бы у меня был папа»?
• Як ви думаєте, чи щира дівчинка, коли стверджує: «Поэтому неизвестно, хорошо это или плохо, что его тогда не было»?
• Чому для дівчинки Франція  - тільки трохи ближче, ніж Місяць?
• Чи знайомі вам слова «рудименти» та «атавізми»? Якщо ні, спробуйте з контексту здогадатися про їхні значення. Потім зверніться до тлумачного словника.
• Чому Наталка «із жорстким задоволенням» заносила до переліку рудиментів та атавізмів тат? Що приховується за такою класифікацією?Як сама дівчинка пояснює свою думку щодо тат?
• Матуся оповідачки називає тата доньки «божевільним» або «геніальним» математиком (в залежності від настрою). Чи може, на вашу думку,геніальність бути божевільною?
• Чому дівчинка називає проблеми, що постають перед її матусею щодня, теж задачами? Чим вони відрізняються від тих, які розв’язує її батько-математик?
• Як вирозумієте слова «хороший учитель»? Чому матуся оповідачки не могла одразу відповісти сусідці на її запитання: «Что значит — „хорошую“?»
• Чи є різниця між словами «розумний» і «мудрий»? Чому дідусь називає свою померлу дружину «мудрою людиною»?
• Чи згодні ви з думкою, що найцінніше в людині – «внутрішній стрижень»? Наведіть приклади літературних героїв , у яких він був? Чи є серед ваших друзів та знайомих  люди із таким стрижнем?
• Яким чином бабуся знайшла для своєї доньки вчительку, що бережливо ставилася до дитячих стрижнів? Чи є для вас її критерій переконливим?
• Сусідка стверджує: «Глупости! Учительница должна давать крепкие знания. Вот что такое хорошая учительница! Потому что начальная школа — это фундамент». Чи має вона рацію?  Чому мама оповідачки з нею погодилася?
• Чи зрозуміла вам метафора про людину-фантазера: «Человек весь изнутри истончается и становится что твое стекло. Чуть тронул — звенит, слегка заденешь — бьется. Так и получаются люди, не приспособленные к жизни»? Невже насправді шкідливо фантазувати?
• 2-й розділ закінчується словами: «Как оказалось, она ошиблась». Спробуйте поміркувати, у чому помилилася матуся оповідачки?
• Чи хочеться вам дізнатися, що буде далі?

 

 

Уривок 2-й

Дневник Марсём

Сегодня у нас был чудесный праздник в честь победы: Дрэгона завалили, жабастых преобразили. Теперь болота снова благоухают, а дети будут плакать значительно меньше, чем могли бы.

Честно говоря, меня подмывало влезть на сцену и сказать патетическую речь. Но я очень волновалась из-за мазурки. К тому же речь не была предусмотрена сценарием. Какие могут быть речи на балу?

Поэтому воплощаю невысказанное в письменной форме.

«Мы тут с вами насовершали подвигов и теперь знаем, что способны на это. И если нам в будущем захочется сделать какую-нибудь гадость — а нам захочется! — надо бы про этот опыт вспомнить. Он поможет куда-нибудь вырулить. В какую-нибудь нужную сторону».

Вот такая содержательная речь.

Верю ли я в это? После бала, после сокрушенных злыдней и превращающихся принцесс, мне отказывает испытанная защита — здоровое чувство цинизма.

Удивляться нечего: все запасы сил ушли на магические действия и колдовские приемы. Еще немного — и буду летать в школу на метле.

Но, если без шуток, память об этих подвигах нужна, прежде всего, мне. Вот сделает некто, посещающий твой класс, гнусность, а ты на него посмотришь и подумаешь: гад, форменный гад! Но может совершить подвиг.

Только не надо говорить, что это игрушки. Сами попробуйте нанести три последних удара, когда ноги уже не держат, а страшилище величиной с дядю Степу колотит тебя диванными валиками. Все было по-настоящему. И на это — весь расчет.

Надеюсь, на наш школьный век, на наше совместное бытие нам этого хватит. Вряд ли мне достанет сил еще раз открыть пасть дракона. Какой-нибудь спектакль поставить, комнатный праздник — да. А это — вряд ли.

Чего стоит одного Дрэгона наколдовать! И для бала должны возникнуть благоприятные сопутствующие обстоятельства: например, наличие некоторого количества знакомых кавалеров, чтобы родительницы учеников не остались без пары; наличие некоторого количества артистичных подростков, по которым плачет то ли сцена, то ли детская комната милиции. Этого добра может и не оказаться под рукой в нужный момент. А без него — никуда. Никаких балов и пастей. Так что с В.Г. и его подопечными «злыднями» мне повезло.

Правда, эти великовозрастные детки пристали ко мне по дороге из леса: «Вы только для малявок стараетесь? Может, нам тоже что-нибудь устроите? С похищениями!» Я говорю: «О вас должен собственный шеф заботиться. Вот пусть и думает, кого и где вам похищать. А мне вы в аренду сданы. На строго оговоренных условиях!»

А вообще — хорошие ребятки. Но думать про них не буду. Нет сил. Мое дело сделано. Теперь три дня буду лежать в отходняке. Ждать возвращения чувства здорового цинизма.

Питання для обговорення

• Спробуйте пояснити таке дивне ім’я героїні: Марсем.
• Чи одразу ви зрозуміли, хто вона за професією? Що вам підказало відповідь?
• Що залишилося незрозумілим? На які свої запитання не найшли відповіді  у прочитаному уривку?
• Чи викликає у вас непорозуміння чи обурення те, що письменниця припускає вживання слів та форм, що не відносяться до книжного стилю, у щоденнику,  який ведеться вчителькою? Вам зрозуміло, з якою метою робить це автор?
• Як ви думаєте, з дітьми якого віку працює Марсем, який предмет викладає?
• Чому Марсем переконана, що, незважаючи на подвиги, які здійснили її учні, їм закортить «сделать какую-нибудь гадость»? Чому вона вважає за необхідне згадати у цій ситуації досвід перемоги? Кого або що перемогли її учні?
• Чому вчителька вважає, що пам'ять про подвиг дітей у першу чергу необхідна їй самій?
• Зрозуміло, що перемогу над злом діти здобули у грі. Чи треба так серйозно до цього ставитися, адже це «іграшки»?
• Як розумієте вираз «чувство здорового цинизма»? Чому Марсем вважає його необхідним для своєї роботи? Чи згодні ви з нею?